А.В. Цивин, аспирант кафедры ОАП

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Городское пространство – новая «естественная» среда обитания человека. И, не смотря на то, что человек создает и изменяет эту среду, город, в свою очередь, тоже оказывает влияние на человека - меняет его. В связи с этим формирования и изменение городских пространств очень ответственный процесс, который, к сожалению, в основном протекает стихийно. И это, в свою очередь, приводит к возникновению городских пространств, агрессивных для восприятия человеком.
Чтобы не допускать при проектировании ошибок, приводящих к возникновению агрессивной для восприятия среды, необходимо изучение особенностей зрительного восприятия человека и выявление факторов положительно и отрицательно влияющих на визуальный образ городского пространства.
Человеческий мозг так устроен, что он не воспринимает каждый раз всю информацию, получаемую глазами, а лишь фиксирует «контрольные точки», по которым воспроизводит картину из памяти. Поэтому мы воспринимаем городские пространства, в основном, по их «контрольным точкам» - архитектурным объектам, которые являются своего рода «маяками».
С этим связана и дезориентация в незнакомом городе или незнакомом районе своего города. Даже если мы знаем, на какие «контрольные точки» (кремль, театр, вокзал и т.д.) ориентироваться, мы плутаем, пока в нашей голове не сложится четкая схема взаимного расположения этих «точек». При этом такая схема всегда имеет несколько степеней детализации – на уровне города, на уровне района, на уровне улицы и двора. И в каждом случае есть свои «контрольные точки». Кроме того, эти «точки» индивидуальны для каждого человека и различаются тем сильнее, чем глубже уровень детализации. На уровне города большинство людей фиксируют для себя одни и те же «контрольные точки». И именно они формируют в целом образ города.
Но город не находится в фиксированном состоянии, он постоянно развивается и изменяется. Старые объекты разрушаются или переделываются, появляются новые. Да и человек в течение жизни постоянно меняет свою систему «контрольных точек» в зависимости от текущих интересов. В результате эта система находится в процессе постоянной трансформации. И все же, основной ее каркас остается как правило неизменным. Поэтому резкие изменения в этой «системе координат» являются стрессом для человека.
Когда глаз не фиксирует «контрольных точек», наш вестибулярный аппарат как бы лишается опоры. Мы ощущаем чувство, сходное с тем, какое испытываем, наступив на шаткое основание или сев на стул, который оказался ниже, чем мы рассчитывали. Аналогичная картина происходит и тогда, когда глаз фиксирует новые, слишком доминирующие «контрольные точки», затмевающие старые.
Увидев в первый раз кусок неба или часть улицы вместо знакомого с детства силуэта здания, испытываешь весьма неприятные ощущения – своего рода панику, вызванную дезориентацией в пространстве.
Существует так же эффект фантомных «контрольных точек» - то есть таких объектов, которые уже перестали существовать, но в свое время играли важную роль для нашего сознания и поэтому мы по-прежнему не исключаем их из своей «системы координат». Даже когда на месте этих объектов появляются другие, возможно даже не менее значимые, мы продолжаем ориентироваться по «бывшему» объекту еще достаточно длительное время.
Массовое строительство по типовым проектам в советское время привело к созданию больших, первоначально безликих, городских пространств, в которых глаз при всем желании не может выделить «контрольных точек» на уровне детализации более высоком, чем двор. Со временем эти пространства обжились и обзавелись этими «точками» - в основном, магазинами. На современном этапе развитие сетевых магазинов, заправок, кафе и так далее, при всех несомненных плюсах, все же имеет один значительный минус – «контрольные точки» становятся типовыми, а значит не осуществляют в полной мере свою функцию. И это в свою очередь усиливает значение фантомных «контрольных точек». Типовое строительство так же приводит к появлению особой категории фантомных «точек» - мест, где знаковых архитектурных объектов – «маяков» не было с самого начала, хотя эти места являются ключевыми для восприятия городского пространства – крупные пересадочные узлы общественного транспорта, стихийно сложившиеся рынки и т.д.
Зеркальная проблема существует в городских пространствах, перенасыщенных значимыми объектами – среди большого количества потенциальных «маяков» мы не можем выделить «контрольную точку».
В таких случаях появляются «контрольные точки», которые включают в себя не только один «объект-маяк». Такие «точки» могут иметь линейную (чаще всего это пешеходная улица, воспринимаемая наблюдателем в комплексе) или ареальную конфигурацию (чаще всего это площадь или комплекс объектов – например, кремль). В таком случае слишком резкое изменение любой составляющей комплекса приводит к разрушению всего образа.
Исторически основными «контрольными точками» городов были крепостные башни, трансформировавшиеся позднее в ратуши и другие административные здания, и церкви. В ХХ веке церкви, в основном, утратили эту роль в силу массового их разрушения, а так же в силу изменения масштаба основной городской застройки. Административные здания так же в полной мере уже не осуществляют функции «маяков». Если на уровне города эта функция еще присутствует, то на уровне районов административные здания ее полностью утратили, так как администрации располагаются в типовых и невыразительных зданиях, часто даже не на основных улицах.
Частично функция «маяков» отошла к университетским и больничным комплексам, заводам и торговым центрам. Но эти объекты, в отличие от старых церквей и ратуш, чаще всего осуществляют такую функцию только в двухмерной системе координат (плане) и практически не влияют на образ города. В таких случаях наблюдатель, незнакомый с этими объектами визуально, а знающий их только по названию, не может идентифицировать эти объекты, находясь на соседней с ними улице или даже прямо рядом с ними.
В этом плане торговые центры справляются со своей функцией лучше – если они находятся в поле нашего зрения, мы безошибочно их идентифицируем. Но в силу функциональных ограничений торговые центры редко бывают выше 3-4 этажей и соответственно не могут являться полноценными доминантами или «маяками» в условиях многоэтажной городской застройки.
В последнее время наметилась тенденция строительства доминирующих административных зданий и выделения доминант в жилой застройке. Но в силу экономических факторов новых административных объектов строится все-таки мало и, как правило, только в центре. А в жилой застройке доминанты присутствуют, в основном, только на стадии эскизного проектирования. Активизировалось так же строительство церквей. Но в силу слишком большого консерватизма в стилевом решении, и не масштабности по отношению к окружающей застройке, церкви уже не могут играть прежней роли. Хотя, несомненно, есть и весьма удачные примеры новых церквей, ставших полноценными «маяками».
Город в процессе своего изменения должен сохранять присущие ему «контрольные точки» или «маяки», по которым мы могли бы безошибочно ориентироваться. При этом важно, чтобы сохранялись не только они, но и их масштаб по отношению к окружению. А в районах, изначально не имеющих таких «маяков» или во вновь проектируемых, создавались полноценные «контрольные точки», способствующие улучшению визуального восприятия городских пространств.

А.В. Цивин, аспирант кафедры ОАП

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Современный мир развивается очень стремительно. Он существенно меняется прямо у нас на глазах, и зачастую даже быстрее нашей возможности воспринимать эти изменения. «В таких условиях относительный «консерватизм» города является подлинным спасением, островком стабильности в море неустанных перемен», - пишет А.Э. Гутнов.[1] С этим нельзя не согласиться. Увидев в первый раз кусок неба или часть улицы вместо знакомого с детства силуэта здания, испытываешь весьма неприятные ощущения – своего рода панику, вызванную дезориентацией в пространстве. Человеческий мозг так устроен, что он не воспринимает каждый раз всю информацию, получаемую глазами, а лишь фиксирует «контрольные точки», по которым воспроизводит картину из памяти. И когда глаз не фиксирует этих «точек», наш вестибулярный аппарат как бы лишается опоры, и мы ощущаем чувство, сходное с тем, какое испытываем, наступив на шаткое основание или сев на стул, который оказался ниже, чем мы рассчитывали.
Аналогичная картина происходит и тогда, когда глаз фиксирует новые, слишком доминирующие опорные точки. Например, для меня было шоком, когда несколько лет назад я вышел на набережную Москвы реки и не увидел Кремля. Нет, Кремль никуда не делся, он был все тот же, каким я привык его видеть с детства. Просто в ходе реконструкции гостиницы «России» ее фасад закрыли огромным зеленым баннером с изображением сотового телефона с проводной гарнитурой, размотанной на несколько сот метров. На фоне этого баннера величественный Кремль, символ нашей государственности и стабильности, оказался вдруг чем-то незаметным, неважным и несущественным.
С другой стороны, такого рода «встряска» мозга часто дает нам возможность увидеть то, чего мы раньше не замечали, по новому, свежим взглядом, посмотреть на город. Но это революционный подход – а революции, хотя и позволяют нам измениться за короткий срок, сократить расстояние до будущего, всегда даются большой ценой.
И такие метаморфозы города, безусловно, негативно влияют на психику горожан. Поэтому очень важно, чтобы город сохранял присущие ему «контрольные точки» или «маяки», по которым мы могли бы безошибочно его узнавать. При этом важно, чтобы сохранялись не только они, но и их масштаб по отношению к окружению.
Изменяя город, мы должны придерживаться эволюционного подхода, преемственности «контрольных точек». Город это живой организм, поэтому мы не можем законсервировать его часть, какой бы ценной, какой бы дорогой она не была для нас. Такая консервация вызовет эффект «компрачикосов», делавших из нормальных детей уродцев, заковывая их в специальные кандалы. Так и город, если законсервировать одну из его частей, начинает развиваться непропорционально и становится своего рода «уродцем».
Впрочем, если консервируется весь город, или та его часть, которая не участвует в современной жизни, это не вызывает негативных последствий. Такое возможно в основном в небольших городах, с богатой историей, становящихся своего рода музеями. Но сложно представить себе законсервированный центр крупного промышленного города, каким бы богатым историческим наследием он не обладал. Несмотря на это, долгие годы, да и сейчас, основным «правильным» подходом к реконструкции исторической застройки считается подход «адаптации современного строительства к уже сложившейся застройке». Однако, это не только не решает проблем, но и усугубляет их.
Город, как и все вокруг, быстро меняется и растет. А значит, историческая застройка все меньше и меньше соответствует современным условиям. Кроме того, и современная застройка гораздо быстрее переходит в разряд «исторической». Под исторической застройкой здесь я подразумеваю застройку, морально или физически не соответствующую современным условиям ее использования и отражающую архитектуру той или иной исторической эпохи. И, подстраиваясь под историческую застройку, мы получаем заведомо не приспособленную к быстро меняющимся условиям архитектуру. Архитектуру не только «не на вырост», но и «узковатую в плечах».
Так как же найти компромисс – сохранить ощущение стабильности и преемственности, и в то же время двигаться вперед в ногу со временем? Полагаю, единственный возможный путь для достижения такого компромисса - это изменить подход «адаптации современного строительства к уже сложившейся застройке» на «адаптацию исторической застройки к современным условием». Оговорюсь, что речь идет только о той застройке, которая продолжает активно использоваться городом и в тоже время является знаковой для города, будь то район, улица, квартал или отдельно стоящий объект.
Адаптируя историческую застройку к современным условиям, мы даем ей новую полноценную жизнь. При этом важно даже при реконструкции одного объекта учитывать влияние на всю окружающую среду, на город в целом.
Можно выделить несколько основных вариантов реконструкции (не считая двух крайностей – полного сохранения и полной замены исторической застройки):
1. Изменение содержания – полное изменение функциональной и технической составляющих застройки, при сохранении внешнего вида
(рис. 1)
2. Изменение формы – внедрение новых объемов с сохранением ритмов сложившейся застройки при сохранении или изменении функции
(рис. 2)
3. Изменение среды – изменение взаимодействия с окружающим, при сохранении и формы, и содержания (рис. 3)
4. Комбинированный подход (рис. 4)
При любом из этих вариантов необходимо использовать средовой подход, при котором улица и даже город в целом воспринимается как один живой организм, и любое вмешательство должно гармонично дополнять и развивать его. Необходимо проводить предпроектные исследования, выявляющие возможные пути для реконструкции и определяющие степень позитивного и негативного воздействия каждого возможного решения на город. Это, к сожалению, пока не часто практикуется, несмотря на огромные возможности для моделирования не только статичного взаимодействия нового или реконструируемого объекта с окружающей средой, но и динамики этого взаимодействия. И даже в тех редких случаях, когда такое моделирование проводится – его результаты чаще всего воспринимаются лишь в качестве «красивых картинок» и не влияют на основной проект.
Любой архитектурный объект воспринимается наблюдателем именно в перспективе с различных видовых точек. Причем воспринимается не статично, а в динамике. И чем дальше развивается прогресс, тем меньше у нас времени на то, чтобы остановиться и внимательно осмотреть что-либо.
При оценке возможных вариантов реконструкции определяющую роль должно играть визуальное восприятие объекта. Видеоэкология, безусловно, новая наука, но при этом уже и относительно «старая» – впервые термин был предложен еще в 1989 году В.А. Филиным [2], родоначальником этой науки, то есть практически 20 лет назад. За это время у нас сменилась идеология, правительство и страна, но мы по прежнему очень мало внимания уделяем визуальному восприятию городов.
В.А. Филин делал акцент на новых урбанистических объектах, таких как однообразные жилые массивы, например, которые в силу своего промышленного производства обладают большим количеством гомогенных (голых) поверхностей, негативно воздействующих на психику горожан. При этом его теория обладает излишней резкостью. В соответствии с ней, старое – это хорошо, а новое – это плохо. Дерево – это хорошо, а бетон – это плохо. Плавные линии – это хорошо, а резкие – это плохо и так далее. [3] Такой подход сродни идеям славянофилов и так же, как и они, впадает в крайность, основываясь на том, что человек нисколько не изменился с тех пор, когда ходил в лаптях. На самом же деле человек, безусловно, изменился. По своей физиологии он, возможно, остался прежним, но изменился опыт, приобретаемый человеком за жизнь. А именно сквозь призму своего опыта мы и воспринимаем окружающий нас мир.
Поскольку, развитие человечества неуклонно идет вперед и ничто не в силах остановить это развитие, люди должны быть подготовлены к восприятию быстро меняющейся реальности. И именно архитектура, в силу относительной плавности собственного изменения и массовости восприятия, больше, чем любые другие факторы, влияет на способность такого восприятия. Получается, своего рода, замкнутый круг: люди меняют архитектуру, а архитектура меняет людей. Во время строительства Эйфелева башня считалась уродством, портящим вид Парижа, но уже через какие то полвека стала его символом, и более того – символом красоты в целом.
Современные поколения и, в том числе, современные архитекторы выросли среди большого количества гомогенных поверхностей, которые, надо признать, во многих объектах обладают своей эстетикой и не всегда так уж «ужасно» воздействуют на нашу психику, и поэтому люди приспособились к ним. И, даже более того, бетонные сооружения стали для нашей психики в какой то степени более родными, привычными, чем природные ландшафты.
В связи с этим хотелось бы отметить еще одну тенденцию, наблюдающуюся при современном строительстве внутри сложившейся исторической застройки. Это появление «псевдоисторической архитектуры» - объектов, использующих классические элементы, но выполненные упрощенно, в «массах», и лишенные детальности и многоплановости, присущих настоящей исторической архитектуре. И самое главное они лишены истории – своего рода младенцы, родившиеся стариками.
Причин возникновения «псевдоисторической архитектуры» достаточно много. Но основной является противоречие в одновременном стремлении к новому и старому. С одной стороны резкое изменение среды обитания человека вызывает в нем ностальгию по «старым добрым временам», а так же подсознательную боязнь всего нового. Это, в свою очередь, вызывает желание строить классическую архитектуру, находясь внутри или рядом с которой можно было бы психологически отдохнуть от хайтека.
С другой – использование современных строительных материалов и методов строительства, изменение функциональных и технических требований к сооружениям приводит к неизбежному проецированию гомогенных поверхностей на архитектурные объекты, выполненные в «псевдоисторических» стилях, и зачастую замещающих реальные исторические объекты.
И это замещение происходит не только в физическом плане – но и в культурном. Живя в окружении таких «подделок» мы привыкаем к ним и перестаем отличать их от оригиналов, а значит и перестаем ценить оригиналы. Результатом становится бездумное и безжалостное разрушение исторических объектов при расчистке строительных площадок под новое, чаще всего ничем не примечательное, строительство.

Лапшина Е.Г., Петрова Д.Д., Савельева Л.В., Цивин А.В.

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Основной ценностью во все времена и для всех народов, по утверждению психологов, было и остается общение. С этим утверждением трудно не согласиться. Общение — то, без чего жизнь для любого человека лишается смысла, не представляется возможной. Именно поэтому, видимо, люди живут не стадом, а в обществе, сообществе. Ценность сообщения настолько выросла в последнее время, что ХХ век вынужден был пережить информационный бум. Информация – то же сообщение, одно из фундаментальнейших понятий, порожденных им, введенных в круг научных терминов Винером и вставших в один ряд с такими понятиями, как материя и энергия. Архитектурным же воплощением сообщения служит башня.
Башня — по-русски «вышка» или «каланча», по –немецки «turm”, по-английски «tower" (to tow – тянуть). Т.е. башня – это некое сооружение, возвышающееся над ландшафтом, поверхностью земли, обитаемой и заросшей, затененной, заслоненной, закрытой для обзора или простирающейся на значительные расстояния и, тем или иным образом, не способствующей общению. Это некое сооружение, «вытянутое» из поверхности земли вверх.
Первой башней в этом смысле, видимо, можно назвать дым сигнального костра, зыбкий и быстро улетучивающийся, почти бестелесный столб, который, при всех недостатках, в первую очередь его недолговечности, является самым действенным сообщением, т.к. он – самый быстровозводимый. Более долговечным сигналом служит зарубка, сделанная на высоком дереве или большом, вертикально стоящем камне. Кстати, именно так сообщают о границах своих владений медведи, задирая когтистой лапой как можно выше стволы деревьев на пути, ставя отметки. Так или иначе вертикальные вехи (сравним с «вести» — те же сообщения, старорусское «ведать», т.е. знать) обозначают для человека место существования, обитания других людей. Видя в окружающем нас нагромождении естественных и/или искусственных преград возвышающееся, господствующее над ними сооружение, мы понимаем его как сигнальный маяк другого человека, который сообщает нам: «Я есть, я здесь».
Башня как информационный маяк (радио- и теле-башня) стала наиболее значительным, своего рода – культовым сооружением ХХ века. Новейшие строительные материалы и технологии позволили вывести высоту башни на недостижимый ранее уровень. Металлическое кружево Эйфелевой башни (1889 г.) в Париже взметнулось на высоту порядка 300 м, а Останкинская телебашня (1969 г.) в Москве – на 500 м (рис. 1). Все они служат зримым и конструктивным выражением чистой вертикали, устремленной в небо, выносящей себя снизу вверх. Традиционно композиционное решение башни ясное, симметричное. Однако всем известна так называемая «падающая», наклонная башня (1174 г.) в Пизе. ХХ век породил еще одну наклонную башню, которая завоевала мир, так и не будучи построенной. Это башня Татлина (рис. 2) с наклонной мачтой и двумя обвивающими ее спиралями. Башня, ориентированная, по предположению историков, изучавших творчество В.Татлина [1], не на символический верх мира, а на астрономический центр, полюс – в северном полушарии таким ориентиром служит полярная звезда. Поэтому наклон мачты у башни должен быть зависим от широты места, в котором она возводится. Более того, сама башня, как считают исследователи ее необычной формы, скорее всего, была задумана как материальное воплощение времени, прибор, отсчитывающий события, происходящие на земле [2]. В этом смысле форма башни должна быть трансформирующейся, мобильной, т.е. настраивающейся на происходящее событие – кроме наклона мачты изменяется и степень скручивания спиралей вокруг нее.
Идея динамичной, живой архитектуры в развитии темы башни использована в дипломном проекте Д.Д. Петровой «Гостиничный комплекс ТРАКАТА в курортной зоне г. Варны», выполненном в ПГУАС в 2003 г. под руководством Е.Г. Лапшиной. Яркий образ корабля решает навес над остановкой, перетекающий в "главную площадь" гостиницы, под которой уютно спрятались магазины, выходящие на магистраль «ВАРНА-ЗОЛОТЫЕ ПЕСКИ». Великолепная смотровая площадка на высоте 26 м выполнена из легких металлических конструкций в духе морских путешествий в дальние страны, о которых можно помечтать, поднявшись по лестнице, внедренной в конструкцию башни. Ночью это неописуемое зрелище, создающееся мощным цветным освещением, привлекает проезжающих мимо людей. Но самая главная достопримечательность сооружения — стена-волна, уходящая в небо. Идея "живой" стены разработана фирмой DECOI [3]. Это динамическая стена, реагирующая на звуки природы, человеческие голоса, а шум, который издается при вибрации стены, похож на шум морской волны. Таким образом, башня как сигнальный маяк гостиницы, расположенной у изгиба дороги республиканского значения, привлекает в свои стены для отдыха посетителей, проезжающих на курорты Черноморского побережья Болгарии
Попытаемся заглянуть вглубь веков и представить, какой может стать башня Ш тысячелетия. По аналогии с «храмом света» Альберта Шпеера [4] и в развитие идеи «живой стены» авторами статьи предлагается концепция лазерной башни-шоу, воздвигаемой в Пензе – в месте пересечения транспортных потоков: автомобильных и железнодорожных, а также сред: жилой, промышленной и культурной, с включением территории университетского городка ПГУАС. Этот пункт – своего рода «ворота» города, через которые проходит трасса «Москва-Самара». Форма башни, прочерчиваемая лазерными пушками над отмеченной транспортной развязкой, может быть выполнена на основе Башни Татлина — все еще не реализованного в натуральную величину «Памятника Ш Интернационала» (400 м), который, как призрак, до сих пор «бродит по Европе» и будоражит умы и профессионалов, и простых смертных. Эту башню «примеряла» столица Германии в связи с заполнением лакун после разрушения Берлинской стены. Ее предлагалось возвести в столице России в связи с проведением в Москве международной выставки EXPO-2001. На наш взгляд, Башня Татлина должна вырасти в Пензе, на творческой родине этого художника — Леонардо ХХ века. Проявляющаяся в момент нисходящих на землю сумерек и исчезающая, тающая при восходе солнца, она будет самым грандиозным сооружением ХХI века, одним из чудес света — Башня из света.

А.В. Цивин, аспирант кафедры ОАП, научный руководитель Е.Г. Лапшина

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

На современном этапе развития большинство городов, имеющих исторический центр, столкнулось с рядом проблем – в основном транспортных. Решение этих проблем в каждом случае уникально. И все же можно выделить два наиболее общих направления развития – там, где исторический центр сильно развит и имеет большую культурную значимость, его оставляют в существующем виде и развивают именно исторический и культурные компоненты. Прочие же функции полностью исключаются из исторической части. Если историческая часть не сильно развита – промышленный и деловой центр поглощает ее. Впрочем, поглощение исторического центра современной застройкой зачастую происходит и при вполне развитом и ценном архитектурном наследии, такое в частности происходит в Москве и начинается в Санкт-Петербурге. И напротив, часто можно наблюдать, когда город, не имея настоящей исторической застройки, пытается искусственно ее создать – что редко бывает удачно и, даже в случае качественного архитектурного решения, выглядит несколько нелепо.
Архитектурный облик это своего рода «одежда» города. Причем понятие «одежда» нужно рассматривать в двух смыслах – в первую очередь в плане размера – города как люди проходят через ряд определенных этапов: этап роста, когда одежда постоянно становится мала, и этап «старения», когда она становиться велика. Отличие от людей лишь в том, что человеку суждено пережить это один раз, а города зачастую переживают эти этапы помногу раз. Второй, но при этом не менее важный смысл, это стиль «одежды». Все люди хотят носить современную удобную и функциональную одежду, и, в общем-то, в основном ее и носят. При этом, в плане архитектурного облика, продолжается массовое «шитье» несовременных, зачастую неудобных и не функциональных «камзолов».
Определенно процесс разрушения существующих ценных памятников архитектуры и целых градостроительных ансамблей отрицательный процесс, которому всячески надо противодействовать. Но процесс искусственного копирования, причем зачастую неумелого, существующих уже образцов несет в себе равноценную, можно даже сказать зеркальную, опасность. Уничтожая памятники истории и архитектуры, мы разрушаем наше прошлое, а ведь без прошлого, как известно, нет будущего, и только поняв свое прошлое можно правильно сориентироваться в будущем. Но, не создавая пласта современной архитектуры, тратя силы и средства на копирование созданного ранее, мы разрушаем будущее. Мы создаем разрыв в линии времени, который уже никогда не будет восполнен, то есть фактически обрываем ее…
Развитие этих процессов очень четко можно пронаблюдать на примере нашего города. В Пензе исторический центр, хотя и не сильно развит, все же вариант его полной реконструкции в соответствии с современными требованиями является неприемлемым. И практически все современное строительство является «копированием». С другой стороны насыщение его современными функциями приводит к усложнению транспортной ситуации – узкие улицы старого города не справляются с все увеличивающимся потоком транспортных средств. Ситуацию усугубляет квартальная схема застройки и отсутствие свободных территорий для парковок. Кроме того, центр является важным транспортным ядром, связывающим различные районы между собой, что еще увеличивает поток транспорта. То есть происходит одновременное развитие, при чем неуправляемое развитие, обоих процессов описанных выше. Закономерный рост города и развитие разрушает его историческое наследие изнутри, «по швам», а практическое отсутствие по настоящему современного строительства создает «разрыв». В данной ситуации наиболее приемлемым вариантом развития будет «комплексный», в прочем такой подход всегда наиболее правильный – «золотая середина». Но, наверное, такова уж психология человека, что ему обязательно нужно выбрать одно из двух. Есть такая старая русская поговорка: из двух зол надо выбрать меньшее. И есть старая английская поговорка: из двух зол и выбирать не нужно. Думаю, стоит в данном случае поступить по английски.
То есть разумным будет сохранять старое, но строить исключительно новое. Такой подход, в общем-то, часто встречается при единичном строительстве – в частности, много таких объектов в Санкт-Петербурге, когда новые здания с современной архитектурой вполне органично вписываются в историческую застройку. Но на градостроительном, системном, уровне его не применяют. В случае с Пензой необходимо вывести с территории исторического центра современные функции (крупную торговлю, администрации и т.п.) на территории, которые входят в центральную зону, но не застроены, либо застроены с малой плотностью уже в 60-70-е годы XX века. Кроме того, с учетом стремительного роста автомобилизации, необходимо строительство дорог и путепроводов, которые позволят транспортным потокам миновать квартальную застройку исторического центра. Такое разделение даст городу возможность активно развиваться, позволит сохранить историческое наследие. При этом исторические зоны не должны остаться анклавом, а должны органично войти в новую структуры.

А.В. Цивин, студент группы Арх-62, Н.В. Соколова, кафедра «Градостроительство»

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Реконструкция и развитие центральной части города является весьма сложным и противоречивым процессом. С одной стороны сложившаяся транспортная структура города делает центр основным и практически безальтернативным транспортным узлом, связывающим различные районы между собой. Высокая концентрация торговых, общественных, деловых и развлекательных функций, а так же растущая автомобилизация увеличивают транспортную проблему. Узкие улицы квартальной застройки не справляются с растущим потоком машин, не хватает мест для временного хранения автотранспорта и уже исчерпаны возможности по расширению улиц и устройству парковок. Эти проблемы требуют кардинального решения в ближайшее время, т.к. в противном случае центр просто «задохнется» в переносном и прямом смысле слова. Но с другой стороны, хотя в Пензе и не сильно развитый исторический центр, безусловно, хотелось бы его сохранить как духовное наследие.
Решением этого противоречия могло бы стать разделение центра на две части: историческое ядро и, расположенного на его периферии, современного ядра.
Но, несомненно, в разработке концепции дальнейшего развития города не последнюю роль должны играть непосредственно горожане. К их мнению стоит прислушиваться и если даже и не полностью поступать в соответствии с ним, то иметь в виду его нужно обязательно. Конечно, общественное мнение не всегда объективно и часто весьма неоднородно, но все же именно обществу придется пользоваться этим объектом, поэтому именно общество является «заказчиком» строительства. А объект должен максимально отвечать потребностям и возможностям заказчика. Только тогда он окажется уместным и востребованным в будущем.
Крупные объекты городской инфраструктуры строятся не на один день и поэтому должны быть максимально сбалансированы. В их концепцию должны быть заложены максимально компромиссные решения, удовлетворяющие потребностям всех групп населения. Проектирование необходимо вести в диалоге с заказчиком, стараясь максимально приспособить проектируемый объект под его особенности. Такой диалог можно осуществлять посредством тестов-бесед, в ходе которых выясняется мнение горожан по ключевым вопросам, таким как месторасположение, высотность, внешний облик, функциональность и т.п., а так же выявляется их эмоциональное отношение к существующему заданию на проектирование.

А.В. Цивин Арх-41. Руководитель И.В. Родникова. каф. Дизайн

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Проблемы городов существуют с самого момента возникновения города и примерно столько же времени люди ищут решение для них.
С самых древних времен люди пытались создать модель идеального города – города Солнца или звездообразные центрические города эпохи возрождения, квадратные города утопистов, город из сот, спиралевидный город, города сады, проекты Ле Корбюзье – но идеал так и не был найден до сих пор, да и наверное так и не будет найден, во всяком случае в ближайшее время. Отчасти объяснение заключается в том, что достижение идеала вообще не свойственно человеку, но главным на мой взгляд является то, что все модели идеальных городов сделаны на конкретный момент (подобно фотоснимку) и даже конкретное число жителей (например 3 миллиона Ле Корбюзье). В этом уже заключается парадокс, ведь города не возникают мгновенно! И даже те модели, которые включают в себя возможность развития, не могут являться идеалом, так как в силы объективных закономерностей город не может бесконечно развиваться линейно или по заданной формуле. Рельеф, экология, комфортность проживания, историческое наследие, изменчивость экономических факторов и еще целый ряд факторов, зачастую складывающихся стихийно, делают развитие города неравномерным и непредсказуемым.
Невозможность решения проблем города связана с парадоксами города – в большом городе плохая экология, плохие эмоциональная и психофизическая среды, проблемы зонирования и еще целый ряд проблем, список которых постоянно пополняется. А в небольшом городе в этом плане все относительно в порядке, но зато нет достоинств большого города, в основном развитой сферы обслуживания, и главное нет того, ради чего города и создавались – удобства компактного размещения большого числа рабочей силы.
По этому ни идея всеобщей урбанизации, ни идея полной дезурбанизации не могут быть осуществлены так как не допускают компромисса. А истина всегда посередине. Решение этой проблемы в свое время увидели в создании недалеко от крупных центров городов-садов, то есть чисто жилых городов, которые впоследствии переросли в города-спутники (города с минимальным набором обслуживания и невредного производства). Решение в принципе хорошее, но это опять стоп-кадр, оно работает только тогда, когда город перестает расти, а если город не растет – он начинает умирать. Нет города – нет проблем. На практике города, вокруг которых потребовалось создание городов-спутников, отнюдь не умирают, а наоборот начинают расти еще более сильными темпами – стараясь заполнить промежутки между основным городом и его спутниками. В результате город разрастается даже сильнее. Это явление ярко демонстрирует развитие Москвы, постепенно срастающейся со своими спутниками. И этот процесс на более высоком витке эволюции повторяет процесс поглощения городами близлежащих деревень.
Решение проблемы роста могло бы заключаться в выходе из горизонтальной плоскости, но здесь вступают в силу ряд ограничений и главное ограничение по инсоляции. И крупные города достаточно быстро исчерпали резерв как движения вверх, так и вниз – под землю. Дальнейшее развитие в этом направлении конечно еще возможно, но уже не целесообразно.
В любом случае ребром встает вопрос зонирования. Как разместить производство доступно, и в то же время безопасно для людей? И как, в случае удачного размещения, сохранить эти качества при дальнейшем росте города? В этом плане интересен проект реконструкции Токио Кендзо Танге. Город своей жилой частью растет в одну сторону, а промышленной и деловой в другую. Но такой рост тоже ограничен во-первых возможностями современного
транспорта, и во-вторых социальным фактором – при таком развитии огромные территории, подвергнутые антропогенному изменению, становятся безжизненными ночью и в выходные дни.
Другим вариантом является решение Сааринена при реконструкции Хельсинки – город органично развивается, но не нарастает кольцами, как деревья, а просачивается словно вода в естественною среду, вписывается в нее и интегрируется с ней. К сожалению, такое развитие тоже ограничено возможностями транспорта и отсутствием технологий, эффективно и относительно недорого позволяющих нейтрализовать негативное воздействие производства.
Прогнозируя дальнейшее развитие городов, можно сказать, что решающую роль в этом процессе будет играть развитие транспорта. А основной задачей и проблемной областью, как и сейчас, останется проблема реконструкции уже созданного и адаптация его к современным реалиям, с сохранением при этом исторического наследия.
Еще одним проблемным аспектом создания идеальной модели является невозможность предугадать следующий шаг прогресса и те противоречия, которые он внесет. В связи с этим создание такой идеальной модели заведомо обречено на неудачу. Если только не будет предложена модель развития аналогичная развитию живого организма – мобильного города, растущего за счет изменения пропорций с сохранением постоянной системы связей – но это уже из области даже не научной фантастики. Хотя и тут при внимательном рассмотрении обязательно найдутся недостатки.
И все же идеал манит к себе, возможно именно своей недостижимостью, кто знает…

А.В. Цивин, АРХ-41. Руководитель Л.И. Осокина каф. ОАП

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Трехмерное моделирование архитектурных объектов достаточно новый, но быстро распространяющийся вариант архитектурной подачи. К сожалению, в процессе обучения ему пока не уделяется достаточного внимания, несмотря на очевидные его преимущества.
Процесс трехмерного моделирования сродни макетированию, но имеет ряд преимуществ. Он позволяет прочувствовать создаваемый объект в каждой его детали, тщательно задуматься о конструктивной составляющей объекта, заглянуть в будущее – визуально оценить создаваемый объект с разных, и, что самое главное, реальных ракурсов.
Все, что мы видим в окружающей нас архитектурной среде, мы видим в перспективе, и, как правило, в движении и только небольшое число архитектурных объектов воспринимается нами в статике и с фасадной стороны. Причем, в последнее время превалирует динамическое восприятие архитектуры.
Традиционные методы подачи, как правило, сводятся к разработке фасада или пары фасадов, при этом восприятие объекта в перспективе не принимается во внимание. Этот момент очень важен, особенно для начинающих проектировщиков. Отдельность разработки планов и фасадов зачастую приводит к несогласованности их между собой и не отвечает замыслу автора в плане реального зрительного восприятия построенного объекта.
Виртуальное моделирование на компьютере помогает избежать несогласованности, а также дает возможность увидеть будущей объект не просто в перспективе, но и в динамике: например, взглядом человека, проносящегося мимо в машине на скорости 200 км в час, или просто прохожего, идущего мимо, задрав голову.
Немаловажно отметить и следующий момент: архитектор становиться архитектором тогда, когда воплощается в жизнь первый его проект. Моделирование, конечно, не может сравниться с реальностью, но ни в чем не уступает различного рода отображениям ее. Поэтому виртуально смоделированный объект налагает на проектировщика больше ответственности, поскольку любой человек может дать оценку проекта так же, как мог бы оценить фотографию реального сооружения. Недаром говорится, что врач закапывает свои ошибки, а архитектор, если ошибется, может лишь посоветовать посадить перед фасадом плющ. Таким плющом при фасадной подаче являются графические приемы, зачастую отвлекающие зрителя от восприятия архитектуры. В виртуальном трехмерном моделировании такие отвлекающие маневры тоже не исключены, но, как правило, архитектура все же видна и если в ней есть изъян, он не останется незамеченным.
Помимо перечисленных возможностей компьютерного виртуального моделирования, существуют неограниченные возможности для изучения истор

ии архитектуры. Моделируя какой-либо исторический объект, ты словно по камешку разбираешь, а затем снова собираешь его. Он проходит через твои руки и ни одна его деталь или даже мелкая конструктивная особенность не остаются не замеченными. Знания, полученные в этот момент, уже никогда не забываются. Традиционный метод перерисовывания изображений, конечно же, не может дать такого эффекта.
Внедрение такого метода проектирования изучения памятников архитектуры сейчас уже началось. Но каждому, кто решается осваивать трехмерное компьютерное моделирование, приходится изобретать велосипед. Часто такая подача не настолько эффектна, как ручная, отработанная чуть ли не веками , и это дает лишний аргумент противникам компьютерной подачи. На самом деле проблема в недостатке и неорганизованности знаний, которые можно получить. В связи с этим на данном этапе необходимо уделять особое внимание обучению работе в трехмерных редакторах и развитию эффективных методик такого обучения.
В заключение можно добавить, что трехмерное моделирование освобождает проектировщика от большого количества рутинной работы, но зато позволяет и даже обязывает его внимательнее относится к деталям и мелочам. Разумеется, это достаточно крайний взгляд на проблему, но, как известно, чтобы понять проблему, нужно выделить два крайних полюса ее решения, а затем постараться найти середину.

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Жизненная философия любого человека, в том числе и Философия великих философов, формируется под воздействием жизненных обстоятельств и событий, происходящих с философом. Хотя влияние это взаимное – философия человека тоже влияет на обстоятельства и события. Поэтому с уверенностью сказать, что есть первопричина нельзя.
Жизненный путь большинства философов сложился достаточно трагично, трагично же почти всегда он и закачивался. Причиной тому зачастую служила именно их философия. Так же, на мой взгляд, свою роль сыграл и момент «спора». Истина, которую ищет философ, всегда рождается в споре. И спор этот философу приходится вести с самим собой. И тут он рискует переступить грань, за которой наступает психическое расстройство. Это приводит к возрастанию непонимания окружающих и непонимания философом не глобальных проблем его окружающих. «Все философы – мудрецы в своих сентенциях и глупцы в своем поведении» - Б. Франклин.
Именно поэтому для размышлений над этим вопросом я решил взять судьбу философа, не отгородившегося от реальностей и недостатков окружающего нас мира, не пытавшегося в корне переделать мир по идеальному образцу и потому не вошедшего в конфликт с этим миром.
Решительно не хотелось рассуждать о грустном и несовершенстве того, что исправить не в нашей власти. Чтение биографий и философских мыслей постоянно завлекало и будь у меня материала по большему числу философов, я возможно так бы и не сделал свой выбор.
В изучении философии особое предпочтение отдается древним философам, считается, что к их рассуждениям как бы нечего и прибавить. Такую точку зрения в XVIII весьма красноречиво высказал один иезуитский профессор, приглашенный астрономом Кирхером посмотреть через телескоп на пятна на Солнце, он сказал: «Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля от начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А, следовательно, таких пятен нет». Получается, что чем ближе к современному времени, тем меньше философов и они как бы сами меньше. Мы не знаем современных нам философов, впрочем, как в свое время, возможно, не знали или не ценили тех философов, которые сейчас являются классиками философии.
Справедливости ради, надо сказать, что выбранный мной философ тоже достаточно «древний». Бенджамин Франклин жил в XVIII веке, и такой выбор был обусловлен наиболее полного совпадения его философских взглядов с моими представлениями.
Бенджамин Франклин мало известен в качестве философа, несмотря на то, что многие из его афоризмов употребляются очень часто (например – Время - деньги). Большинство людей знают его только как портрет со 100 долларовой купюры, не задумываясь над тем за какие заслуги он туда попал.
Франклин был восьмым ребенком в большой семье (17 детей) ремесленника, занимавшегося изготовлением мыла и свечей. Он не учился у знаменитых философов, да и вообще ни где, образование ему пришлось получать путем самообразования. Это, разумеется, наложило отпечаток на его дальнейшую философию – для того чтобы пробиться в жизни ему приходилось черпать только самые необходимые и практически полезные знания. «Для нас наиболее важным является не знание способа, которым природа осуществляет свои законы; достаточно знать сами эти законы. Реальную пользу представляет знание того, что если отпустить в воздухе ничем не поддерживаемое фарфоровое изделие, то оно упадет и неминуемо разобьется. Знать же, как оно упадет и почему разобьется, - это уже чисто умозрительный вопрос. Приятно, конечно, знать истину. Однако обеспечить целость фарфорового изделия мы можем и без этого». Впрочем, пренебрежение неинтересными для себя вещами было свойственно даже Аристотелю – он, например, всерьез полагал, что у женщин зубов меньше чем у мужчин, но так не разу и не проверил это, хотя был женат два раза. Однако это было пренебрежение другого рода.
В молодости Франклин был весьма заносчив и несдержан в споре. Это мешало общению его с людьми. Как то, один из друзей сказал ему «Твои мнения носят оскорбительный характер для каждого, кто с тобой не согласен. Они стали обходиться настолько дорого, сто ими никто уже не интересуется. Ты столько знаешь, что никто не может сообщить тебе ничего нового. Да никто и пробовать не станет, потому что это приведет лишь к неловкости и потребует больших усилий. А поэтому ты вряд ли узнаешь больше, чем знаешь сейчас, а знаешь ты очень мало». Этот разговор кардинально изменил его жизни и внес вклад в формирование его философии. Франклин взял за правило избегать прямого противоречия мнению других и употребления слов, предающих твердое убеждение, таких как, например, «конечно», «несомненно» и так далее. По его признанию так оказалось проще убедить присоединиться к его точке зрения. И эта манера поведения, к которой он сначала насильственно себя приучал, в будущем помогала Франклину проводить свою точку зрения.
Философия Франклина учит взвешенному и рассудительному образу мыслей и такому же способу принятия решений (методом сопоставления аргументов «за» и «против»). Его философия учит так же сдержанности – «Легче подавить в себе первое желание, чем удовлетворить все последующие» - качеству необходимому для достижения чего-либо в жизни своим трудом.
С другой стороны Франклин отрицает жизнь только ради себя и своих успехов: «Когда работаешь только на себя, то окружающие тоже работают только на самих себя; но когда работаешь для других, то и они тоже работают для тебя», «Служить Богу – значит делать людям добро, но многие считают, что молитва – это более легкий вид служения, и предпочитают именно ее» и «Ничего не делать для других равносильно самоубийству».
Франклин многого добился в своей жизни. Он своим примером доказал правильность своей философии. И что немаловажно, на мой взгляд, получил признание своих заслуг. Что является достаточно редким явлением, например философу Мо-цзы, по легенде, не разрешили укрыться от дождя под воротами города, который он спас от осады и неминуемого разорения.
«Если ты не хочешь, чтобы тебя забыли, как только ты умрешь и сгниешь, пиши достойные книги или совершай поступки, достойные того, чтобы о них писали в книгах».
Франклин прожил долгую жизнь и умер в возрасте 84 лет. Траур по выдающемуся ученому продолжался в США 30 дней. Решением Всемирного Совета мира имя Бенджамина Франклина, «которого гений был красой человеческой природы, и различные стремления которого послужили на пользу науке, свободе и отечеству», включено в список наиболее выдающихся представителей человечества.

И.И.Богомолов, доц., канд. техн. наук, зав. кафедрой основ архитектурного проектирования;
А.Ю.Цивин, студент

Пензенский государственный университет архитектуры и строительства

Храм Покрова на рву, расположенный в Москве на Красной площади, более известный как собор Василия Блаженного, являет собой объект архитектуры не только удивительной красоты.
Его появление вблизи уже существовавшего тогда Московского Кремля имело, как показала дальнейшая история, далеко идущие архитектурные последствия. Поэтому архитектура храма, уникально самобытная и одновременно глубоко национальная, заслуживает самого пристального внимания.
Архитектурно-композиционная структура
собора Покрова на рву в г. Москве
Рассматриваемый объект хорошо известен каждому россиянину, который либо видел его "живьем" в натуре, либо на многочисленных печатных, теле- и киноизображениях.
Храм, воздвигнутый в XVI веке рядом с Кремлем в честь взятия Иваном Грозным Казани, является олицетворением концепции храма-памятника, храма-монумента, функционально и зрительно обращенного "во-вне". Одновременно он является примером каменного шатрового храма, который как архитектурный тип появился на Руси как раз в этом столетии (файл).
Как это не покажется странным, его архитектурно-композиционная структура восходит к традиционной, еще византийской крестово-купольной системе, но в ней эффектно использован архитектурный ноу-хау той поры – каменный шатровый храм (файл).
Все это предопределило особенности архитектурно-композиционного и классического формообразования и дало блестящий архитектурный результат (файл).
Резюмируя, можно заметить, что компьютерные анимационные модели применительно к историческим архитектурным объектам демонстрируют не только свои возможности воссоздавать реальность. Они обладают и уникальным дидактическим потенциалом, благодаря которому оказывается доступным расширение аппаратных средств воздействия на обучаемого даже в таком консервативном предмете, как история архитектуры.